Никита Сергеевич был самым известным тараканом в общежитии. Имя он получил за свою непреодолимую любовь к консервированной кукурузе. В ней он был зачат, в ней родился, в ней и планировал закончить свой век. Благо в общежитии с этим проблем не было. Банки из-под консервов часто валялись порой в самых неожиданных местах, и чаще всего переходили в разряд пепельниц, ещё не будучи опустошёнными.

Никиту Сергеевича знали в лицо, его уважали и стремились убить все жители дома, но «усатый» всегда избегал страшной участи. Постепенно к нему пропал весь интерес, так как всех остальных его сородичей вывести всё же удалось. Таракан смог каким-то образом выработать иммунитет к абсолютно всем возможным ядам. Он часто ночевал в разбросанных по всему коридору ловушках, которые жители общежития прозвали хрущёвками.

Однажды в общежитие въехал непрезентабельного вида профессор по фамилии Угрюмов. Дядя этот был известным на всю область химиком, а в общежитие переехал, так как при разводе его жена и двое оборзевших сыновей-старшеклассников отжали у Угрюмова всё движимое и недвижимое имущество. Профессор был человеком очень педантичным, чистоплотным, а ещё гордым. В общем, совершенно ненормальным по меркам общежития.

Профессора невзлюбили быстро — примерно через полчаса после его приезда.

— Морда шибко умная, — в принципе это всё описание, которое смогли дать ему жители этажа.

Не успел он въехать, как тут же начал своим уставом донимать всех местных.

— В коридоре не курите, посуду свою по кухне не разбрасывайте, воду в туалете смывайте, полы мойте, — список требований Угрюмов зачитал на общем собрании, которое созвал сам и являлся единственным его участником, не считая Никиты Сергеевича.

Угрюмов не ждал любви от новых соседей. Он ждал тишины, чистоты и покоя. В общежитии, естественно, получить подобное сложней, чем собаке — диплом бакалавра.

Каждое утро профессор плыл в уборную в густом тумане сигаретного дыма. Иногда получал веслом по голове и тут же слышал в свой адрес призывы вроде: «Аккуратней быть надо».

Пару раз Угрюмов прилипал к полу на кухне. Приходилось идти в свою комнату босиком. Правда, когда он возвращался за обувью, её уже кто-то успевал стащить. По ночам он засыпал под звуки расстроенной своей судьбой гитары, благородного гусарского мата, а ещё разбивающейся посуды и драки соседей.

Мужчина ненавидел этот дом, и дом отвечал ему взаимностью, но, так как дела у профессора шли неважно, обоим приходилось терпеть общество друг друга.

Угрюмов познакомился с Никитой Сергеевичем ранним декабрьским утром, перед самым Новым годом. Таракан неспешно прогуливался по стене прачечной, где химик в это время стирал носки.

— Добрый день, — поздоровался Никита Сергеевич. Ну, точнее, он не здоровался, а просто пошевелил усами, но условно это можно было считать проявлением хороших манер.

Угрюмов был в шоке. Такой наглости он не видел даже когда жена во время суда целовалась с его адвокатом. Тогда-то он и понял, что дело — дрянь. Вот и сейчас — рыжая дрянь ползла прямо перед ним. Профессор замахнулся носком и попытался снести Никиту Сергеевича, но тот был проворен и легко увернулся от удара. Угрюмов хотел кинуть в насекомое тапок, но взглянул на грязный пол и передумал.

Позже они стали часто встречаться во всех уголках общежития, кроме комнаты самого профессора, так как его жилье было единственным, которое убиралось не реже раза в неделю. Никита Сергеевич олицетворял собой весь тот бардак, что творился в общежитии и, казалось, был его сердцем. Угрюмов поставил целью своей жизни убийство этого паразита и разработал свою собственную отраву, которую раскидывал по углам общежития.

Со временем отрава подействовала. Из общежития сбежали все пауки, клопы и даже пару алкоголиков, но Никита Сергеевич отказывался покидать границы родного государства.
Жильцы оценили вклад Угрюмова в наведение порядка, и в знак признательности наконец выдали ему ключ от душевой, но общаться с ним так и не начали.

Наконец профессор сдался. Никита Сергеевич в очередной раз победил. В новогоднюю ночь весь дом, как и полагается, праздновал. В воздухе стоял запах мандаринов, дешёвого шампанского и фейерверков, которые запускались прямо в коридоре.

Угрюмов сидел в своей комнате и читал «Превращение» Кафки, когда куранты отбивали положенное им число. За окнами взрывалось красками небо, за деревянной дверью взрывался хохот. Весь мир веселился, радовался и пел, весь, кроме Угрюмова.
Он накрыл себе скромный стул, на который поставил любимый с детства салат «Нежность», бутерброды со шпротами и бутылку «Дербента». Угрюмов поднял бокал, чтобы чокнуться с пустотой и тут заметил на стене Никиту Сергеевича. Тот словно смотрел на него и шевелил противными усами. Угрюмов хотел было запустить в таракана тапок, но вдруг понял, что это его единственный гость за последний год.

— Ваше здоровье! — махнул профессор рюмкой и осушил её, закусив салатом.

После принятого на голодный желудок профессор окосел и увидев, что таракан никуда не делся, решил от скуки заговорить с ним. Профессор впервые за долгое время начал разговор с того места, где он раскрывает сердце, а не начинает издалека. Мужчина нашёл в этом живом существе заинтересованного собеседника и вылил на тараканью душу все свои страданья, после чего закрепил сказанное ещё одной рюмкой. Потом он достал из холодильника початую банку кукурузы и поставил на пол.

Никита Сергеевич, не раздумывая, бросился к любимому лакомству, а как только набил желудок, вылез наружу и уселся на краешек банки. Угрюмов взглянул на него и в порывах пьяного преображения ощутил в таракане родственную душу.

Всю ночь они болтали о том о сём. А под утро профессор даже закурил, стрельнув сигарету у спящего под его дверью соседа.

Никита Сергеевич ушел спать в свою хрущёвку. В гости к профессору таракан заходил нечасто — только по праздникам и когда чувствовал духовную нестабильность и одиночество Угрюмова. Чаще они встречались в прачечной или коридоре.

Химик всегда здоровался с тараканом как со старым другом, а тот вежливо шевелил усами. Кто бы мог подумать, что среди целого дома людей, человек сможет найти собеседника в лице обычного насекомого, которое, по уму, нужно истреблять. Но, как ни странно, высшее звено развития так и не смогло найти нужных слов поддержки и понимания там, где молчаливый таракан просто шевелил усами.

Александр Райн