О том, что дворник Рома наркоман, еретик и насильник, знал каждый куст северо-западного района. Из проверенных источников, что концентрировались около подъездов, почтового отделения и сбербанка, в изобилии приходила информация о том, что именно в этих кустах дворник и творил свои дьявольские злодеяния, когда солнце передавало бразды правления луне, а мужчина брал в руки метлу и выходил убирать опустевшие улицы.

Дворник уже давно стал символом несчастий и бед у местного населения. Его имя всегда шло бок о бок с тревожными событиями, несчастиями и любыми, даже самыми нелепыми, преступлениями. Если у кого-то пропадал велосипед из подъезда — это, несомненно, было дело рук Ромы. Кто-то сломал качели на детской площадке — это дворник, урод, он ненавидит детей за то, что те раскидывают листву и фантики от конфет.

Недавно за гаражами были найдены чьи-то кости и обглоданная свиная голова. Никто не сомневался в том, что здесь Рома проводил свой очередной дьявольский ритуал, ведь именно на следующий день после находки умер дядя Андрей из пятого подъезда, который тридцать лет назад учился с Ромой в одном классе и смеялся над его большим носом и родимым пятном на пол-лица.

— От нормальных мужиков жёны не уходят и не исчезают, — услышал я как-то разговор между двумя соседками в одном из магазинов, где в этот момент отоваривался дворник.

— Я её вообще больше не видела. Не такой большой у нас город, чтобы мимо пройти да на глаза не попасться. Я точно тебе говорю: убил он её и в овраге закопал, — женщины шептались возле помидоров, а слышно было даже в отделе бытовой химии.

Рома же молча ставил в корзину две коробки молока, несколько подложек куриных желудков, с которых капала кровь, и какие-то дешевые рыбные консервы, не обращая внимания на то, что только ленивый не смотрит в его сторону. Кассирша отводила глаза, когда угрюмый ночной служитель чистоты оплачивал покупки. Пакет Роме не предлагали по умолчанию, а он и не спрашивал, всё так же молча складывая покупки в грязный вонючий портфель, из которого выпирало что-то объёмистое и тяжелое, и, скорее всего, являлось орудием очередного убийства.

Роме постоянно ломали мётлы, снимали колёса с тележки, плевали в окно первого этажа, за которым он вёл своё скромное существование.

― Мы хотим другого дворника! ― заявляла толпа особо социально активных жильцов района на пороге кабинета директора управляющей компании.

― А чем вас этот не устраивает? У вас самые чистые улицы! Урны всегда пустые, даже воду в лужах собирает, чем недовольны? ― удивлялся директор, театрально размахивая руками.

― Он убирается по ночам, где это видано?! ― крикнул кто-то с задних рядов.

― И что? Разве это плохо? Вы встали с утра, а у вас уже всё чисто и опрятно!

― Я видела, как он по ночам в кустах с кем-то разговаривает! Наркотики там прячет или, наоборот, собирает! А еще он оборотень, точно вам говорю. Слышала, как он воет на луну и землю роет. А вчера у меня Анечка проснулась, попить на кухню вышла, в окно глянула, а там как раз под фонарём Ромка идёт и тележку свою катит. Руки у него в крови были, и он на телеге своей кого-то вёз. Ребенка убил, я вам точно говорю! У меня дитё уже сутки в себя прийти не может, боится на улицу выходить.

Директор управляющей компании, немолодой уважаемый человек, бывший капитан танковых войск, не выносил подобные бредни и беспочвенные обвинения, к тому же к Роме относился с уважением. Ещё бы, на весь город единственный непьющий дворник, человек, благодаря которому его управляющая компания была в списке самых образцовых организаций области. Таким кланяться при встрече должны, а ему в рожу плюют и гонят в шею.

― Всё, пошли вон! Рома остаётся! А если кому не нравится, мы вас тут не держим, переезжайте, ― не выдерживал начальник и выгонял толпу на улицу, громко хлопая дверями.

Люди расходились по домам, а через неделю снова заявлялись на порог с новыми историями и обвинениями.

Я переехал в этот район лишь две недели назад и уже был наслышан об этом злодее, что насилует и убивает никому не известных людей, которых не показывают в новостях и которых не ищут родственники. Хотя пару раз я видел, как к Роме заходил участковый, и слышал, как тот допрашивал его по поводу исчезновения детей, что пропали за тысячу километров от нашего города. Но весь этот допрос выглядел вяло и проводился лишь потому, что кто-то из жильцов посмотрел новости и сделал донос в полицию с просьбой проверить местного «бандита», якобы потенциального претендента на роль маньяка.

Участковый всегда уходил от Ромы красный от стыда и оставлял за собой горстку извинений, которую Рома сметал веником и выбрасывал вместе с остальным мусором, что сваливали ему на голову соседи. Призна́юсь, всеобщие убеждения и уверенность целого района в абсолютной и безапелляционной вине дворника во всех возможных грехах вселенной не обошли стороной и меня. И, заразившись этим сумасшествием, я тоже стал верить в их правдивость.

Как-то раз я задержался в гостях у друга, а когда вышел, чтобы заказать такси, на улице уже стояла безоблачная сентябрьская ночь. Хороший коньяк грел кровь, давал силу ногам и провоцировал на подвиги, а ночная прохлада приятно остужала голову. Было принято решение пройтись. Пара километров должны были успокоить разгорячённое сердце и помочь нагулять сон.

Я вышагивал по пустынным улицам, освещённым редкими оранжевыми фонарями и чистой молочной луной. Спальный район хорош тем, что способен похвастаться такой тишиной, при которой можно услышать, как неподалеку за городом по рельсам тащится товарный поезд, а в его кабине зевает машинист.

Каждый шорох, тем более стук металла, не может остаться без внимания. Так было и в этот раз. Что-то звонко бахнуло неподалеку от тренажёрного городка, установленного в прошлом месяце. Плескавшийся в желудке коньяк блокировал страх и располагал к азарту, а пять звёзд заставляли меня ощущать себя офицером полиции, оказавшимся в гуще внезапных событий. Я притормозил и прислушался. Со стороны тренажёров доносились шорохи. Кто-то тяжело дышал: было похоже, что в кустах рядом идёт борьба.

Внезапно почувствовав за собой гражданский долг, я решил, что нужно обязательно выяснить причину столь позднего шума, и затаился неподалеку за недействующим фонарным столбом. Кусты тряслись всё сильней, в них неизвестный и прокуренный до сиплости голос велел кому-то вести себя тише.

Дав глазам привыкнуть к темноте, я внимательно оглядел местность и обнаружил то, что заставило меня слегка протрезветь, а сердце заныть от участившегося биения.

Рядом с тренажёрами стояла печально известная двухколесная тележка, на которой наш дворник (местный садист, наркоман и почитатель дьявола) возил листву и, возможно, мёртвые детские тела. Азарт стал потихоньку убывать, ему навстречу пришло волнение и логическое мышление, которое говорило мне, что нужно срочно звонить реальным полицейским. Но я не спешил. Дворник годами создавал себе репутацию и не был пойман ни разу, хотя его видели неоднократно за темными делами. Он всегда сбега́л от правосудия, потому что никто не осмеливался бросить ему вызов в открытую и поймать за руку. Я же был так близок к тому, чтобы навсегда подарить району умиротворение и покой, поэтому решил не спешить со звонками.

Нужно было срочно вооружиться и подойти ближе, чтобы оценить степень тяжести преступления. Прижавшись как можно ниже к земле, я на корточках перебрался к спортгородку и спрятался за самым большим тренажером так, чтобы меня было не видно из-за кустов, где, кажется, находились дворник и его жертва или тайник с наркотиками. Добравшись до укрытия, я остался сидеть на корточках и попытался замедлить раскочегаренное от волнения дыхание, глубоко втягивая ноздрями остывший за ночь воздух. Неподалеку от себя я увидел большую ветку, которую спилили работники управляющей компании, когда ставили спортгородок. Она и должна была стать моим оружием в случае возможной схватки. Я снова прислушался.

― Хватит! Отпусти, кому говорят, успокойся, не видишь, что ли, дура, у меня нож!

«Чёрт, кажется, всё-таки насилует», ― подумал я, и от этого мне стало ещё страшнее, ведь здесь фигурировали такие слова, как «дура» и «нож». Им он мог пырнуть меня, а мог пырнуть жертву. В случае если что-то пойдет не так, я мог стать причиной этих возможных последствий.

― Пока не отрежу ― не лезь, нужно со всеми делиться, а не жадничать, ― уже более спокойно произнёс голос.

Я ничего не понимал. Может, он всё-таки со своими подельниками наркоманами делил добычу и их тут несколько человек ― тогда мне точно несдобровать. Нужно было подождать. Нервный ком в горле не давал нормально дышать, а ноги затекали, но я не двигался.

― Вот, молочка попей. Как жаль, что Тимохи нет с нами, он молоко любил, ― кажется, Рома говорил сам с собой и нёс при этом какую-то околесицу.

«Какое молоко? Какой Тимоха? О чём он вообще?» ― я ничего не понимал, но нужно было выяснить всё, прежде чем атаковать.

― Линда, не жадничай, поделись с братом. Кому говорят, не жадничай!

Я был в полном замешательстве и наконец решился выглянуть из-за тренажера.

Увиденное поразило меня настолько, что я, кажется, снова опьянел. Рома, тот самый сторож-садист, сидел боком ко мне на корточках и кормил собак. Рядом с ним стояла одна большая пушистая дворняга, а вокруг крутилось несколько кутят. На земле валялась коровья нога, а в металлические миски было налито молоко. Собаки чавкали и постоянно пытались отобрать друг у друга еду, потому Ромка и отреза́л от ноги куски своим огромным кухонным ножом. Затем он встал и, обтерев руки о штаны, погладил по очереди собак.

― Всё, я пошёл дальше, а вы давайте аккуратнее, эти твари ещё могут быть где-то здесь. Могут и вас порезать, если не будете внимательны. Он схватил телегу, в которую кинул метлу, и пошел за дом в сторону гаражей.

Я проследовал за ним. Там его уже ждала другая банда: штук десять котов нервно терлись о железные листы гаражей в ожидании кормежки.

Ромка достал из портфеля подложки с куриными желудками и поставил их на землю. Затем открыл консервы и налил молоко. Голодная орава набросилась на еду и принялась громко чавкать.

Последним местом был старый овраг. Я почему-то решил, что это моё дело и нужно обязательно дойти до конца этот путь, который, судя по всему, дворник проделывал каждую ночь.

Дойдя до старого моста, который был перекинут через овраг, поросший камышом и наполовину заполненный мусором, дворник остановился.

― Федя, ― негромко позвал он.

Сегодня я впервые слышал голос этого человека. Думаю, я был одним из немногих, кому вообще довелось его слышать за долгие годы. И за это мне было очень стыдно.

― Федя, ты живой? ― снова раздался голос дворника.

«Кого он там зовёт? Тролля, что ли? Может, он водит знакомство с нечистью?»

Из-под моста наконец раздался голос:

― Пока да. Чего припёрся?

― Сигарет тебе принёс и пожрать.

Я всё это время прятался по кустам и ждал. С какой-то поганой и злой надеждой ждал, что Рома всё-таки окажется злодеем. Что все эти нехорошие мысли в его адрес были не напрасны, что я не чудовище, которое может вот так безосновательно осуждать человека за то, в чём он никогда не был виноват, и даже наоборот, был в сотни раз лучше меня и всех людей вокруг. Но это было не так, и я ненавидел себя.

Из-под моста вылез бородатый одноногий «тролль» Федя с перебинтованной головой, который на самом деле был обычным бездомным стариком, одетым в замасленный армейский бушлат.

― Ты когда ко мне переедешь? ― спросил Ромка, протягивая пачку сигарет «троллю».

Тот закурил.

― Не дождешься! Мне твоя халупа даром не сдалась. Ты посмотри, какое небо, — поднял он голову и выпустил в холодный воздух струю дыма. — Разве смогу я спать под потолком, когда такая красота над моей головой?!

― Нет, не сможешь, ― грустно ответил Рома и тоже закурил.

Они постояли так минут десять, а потом Рома двинул в сторону домов, где принялся наконец за свою работу.

Я подошел к нему осторожно со спины, не зная, что сказать, но чувствовал, что сказать что-то нужно.

― Чего тебе? ― спросил он вдруг, не оборачиваясь.

― Я... Я это... Поздороваться хотел, ― ничего на ум не шло.

― За этим всю ночь за мной следишь?

«Так он видел меня! И ничего не говорил!»

― Нет. Я просто хотел...

― Хотел поймать меня за какой-нибудь гадостью?

Я молчал.

― Расстроил я тебя? ― он говорил, по-прежнему стоя спиной ко мне, подметая асфальт и дымя сигаретой.

― Простите меня. Я думал, что вы маньяк. А вы, оказывается...

― Кто? ― он наконец обернулся, и в свете луны я увидел его полные жизни, мудрости и доброты глаза. Он был изгоем общества, но он не был тем, кем его считали, не мог быть в принципе.

Я не нашел слов. Чувствовал себя глупо, поэтому перевёл тему.

― А что с Тимохой случилось?

― Какие-то сволочи его порезали. Бедный пёс не выжил. Пришлось похоронить.

«Так вот почему у него были руки в крови, и вот кого он вёз в тележке!»

― А с Федей что? Почему он живёт под мостом?

― Федя болен. Не буду говорить чем — не твоё это дело. Он сам решил для себя, что является обузой для всех, вот и живёт там, доживает. А я не настаиваю, он взрослый мальчик, это его дело. Я, чем могу, помогаю.

― А почему вы остальным не расскажете, чем занимаетесь? Все же думают, что вы маньяк!

― Пусть думают, что хотят, они тоже не малые дети. Мне оправдываться не перед кем. Обиды, зависть, злость ― это мусор, и он копится в душе, а потом, когда его становится очень много, он лезет через край и вываливается на других. Отсюда и грязные слова. Из своей души я давно всё вымел, там тишина и покой. А вот тебе ещё предстоит взять в руки метлу и разобраться с тем, что у тебя внутри. Главное ― мести качественно, не оставлять ни соринки, иначе можно не заметить, как грязь налипнет, превратится в гору и её уже ничем не отшкрябать, ― он показал мне на подметенный участок.

Я посмотрел на асфальт, он был идеально чистым, таким же чистым, как и Ромина совесть.

Следующей ночью я шёл навстречу Роме с пакетом продуктов в руках и метлой: мне тоже не терпелось навести порядок в душе́.

Александр Райн

Понравилась история? Поддержите автора лайками, репостами или угостите печеньками 4276100014100967 (сбербанк) буду рад любой вашей поддержке! =) Спасибо!